Над «Целью номер один» работала та же команда, что и над картиной The Hurt Locker (в нашем прокате — «Повелитель бури»), прославившей Кэтрин Бигелоу как первую женщину, которая выиграла призы американской киноакадемии за лучший фильм и режиссуру. У этих лент много общего: обе о современной войне и одержимости. Героем The Hurt Locker был сапер, для которого работа в Ираке стала наркотиком. Героиня «Цели номер один» — сотрудница ЦРУ, для которой охота на Усаму бен Ладена стала смыслом жизни.
Мы знаем о Майе (Джессика Честейн) только то, что касается этой задачи. Попытки коллеги (Дженнифер Эль) разговорить ее за бокалом вина на тему личной жизни (которой, конечно, нет) обрывает взрыв. Разговор с директором ЦРУ (Джеймс Гандольфини) не более информативен: «Что вы сделали для нас еще?» — «Больше ничего». Майя запрограммирована только на бен Ладена. Чтобы поймать фанатика, надо быть фанатиком.
Фильм был задуман как история безнадежной охоты, и, возможно, эта заявка была интереснее. Но когда 2 мая 2011 г. в пакистанском Абботабаде террориста номер один все-таки нашли и убили, Марку Боалу пришлось полностью переписать сценарий.
Финал стал предсказуемым, зато Бигелоу сняла самую сильную в современном голливудском кино сцену штурма. На экране он длится 25 минут (почти столько же, сколько в реальности), показан глазами спецназа, в зеленом свете приборов ночного видения, лишен эффектов и скуп на подробности (тем вернее действует то, что попало в кадр). Бигелоу создает напряжение, почти демонстративно пренебрегая типовыми приемами нагнетания саспенса, но избегает и хаоса псевдодокументальной манеры. Штурм показан как лаконичная, стереоскопически четкая, представленная во всех ракурсах работа механизма возмездия, очищенного от любых эмоций, от всего человеческого. И только солдат, застреливший бен Ладена, не может справиться с осознанием этого факта, его ошарашенное лицо — единственное пятно, разрывающее монотонный ритм, в котором функционирует машина уничтожения. Это лицо, конечно, рифма к тому потрясению и опустошению, которое переживает героиня Честейн, открывая мешок с мертвым телом: да, это он, цель жизни достигнута.
Два часа экранного времени, предшествующие штурму, разыграны более стереотипно — как сюжет о противостоянии фанатика-одиночки бюрократическому аппарату Центрального разведывательного управления: маленькая рыжая Майя, взведенная как пружина, гнет свою линию вопреки скепсису начальства и подчиненных, чтобы в кульминационный момент гордо заявить главному боссу: «Я та сука, которая нашла это место».
Но типовая сценарная схема отчасти заслоняется вопросом о допустимости применения пыток. Действующий директор ЦРУ Майкл Морелл даже выступил с заявлением, в котором отметил, что в фильме все излишне драматизировано, и особо подчеркнул, что «усовершенствованные методы допроса» не сыграли существенной роли в определении места, где прятался бен Ладен. Потому что Бигелоу показывает, что дело это, конечно, грязное и неприятное, но эффективное. В начале фильма Майя, преодолевая брезгливость, как раз привыкает к «усовершенствованным методам допроса», которые устало практикует более опытный коллега (Джейсон Кларк), уверенный, что может сломать любого. А когда Обама говорит по телевизору о недопустимости пыток, компания охотников на бен Ладена заметно сникает. Позицию Бигелоу можно, конечно, трактовать в том смысле, что она показывает нравственную цену, которую вынуждены платить борцы с терроризмом. Но это корректная, извиняющаяся версия. Гораздо вероятнее, что в этом вопросе сценариста Марка Боала и режиссера Кэтрин Бигелоу больше заботит цена политического лицемерия. В «Цели номер один» у них солдатская логика: война есть война, враг есть враг, а со слезами на глазах будет день победы.