Начисто лишенный детективной составляющей фильм документирует преступления маньяка, который ищет симпатичных девушек через интернет, а затем расчленяет их и снимает с них скальпы: фильм временами смотрится как реалити-шоу и шокирует даже испытанного зрителя. Перед российской премьерой обозреватель «Пятницы» решил выяснить у Элайджи Вуда, что заставило его взяться за подобную работу.
- Ощущали ли вы какой-то риск в том, чтобы браться за такую роль?
— Да нет, никакого риска я здесь не видел. Отчасти, полагаю, дело в том, что продюсер «Маньяка» — Алекс Ажа, человек, все проекты которого я глубоко уважаю. С таким продюсером хоть в огонь, хоть в воду. Чутье у него безупречное. К тому же я фанат жанра. Бояться я мог лишь одного: что окажусь не на высоте. По законам этого фильма мне надо было сыграть как можно реалистичнее, чтобы мой персонаж не показался плодом чьей-то больной фантазии. Стать настоящим психопатом — вот это вызов для актера! Что до моей карьеры, то ее никакие роли разрушить не смогут. За исключением ролей в скверных фильмах. Но я не сомневался: «Маньяк» таким не будет.
- Неужели и съемки были безоблачными и беспроблемными?
— Самым трудным был поиск правильного, адекватного голоса. Моя роль состоит из трех компонентов. Первый — съемки с точки зрения героя: меня не видно на экране, зато мир показан моими глазами. Я — это камера, в буквальном смысле: хоть я и не был оператором в «Маньяке», но постоянно стоял у него за плечом, повторяя каждый его шаг, каждое движение, даже когда это не было необходимым. Никогда прежде я не имел возможности так глубоко погрузиться в операторскую профессию. Второй компонент — отражения в зеркалах. Я наконец-то на экране. Меня видно. И это моменты крайне редкие и потому очень яркие, очень важные. Третье — закадровый голос. Самое непростое, дающее ощущение постоянного присутствия персонажа.
— Как же вы с этим справились?
— Никакой подготовительной работы не было, да и как ее, собственно, вести? Чистый инстинкт. А еще четкое представление об эволюции персонажа. Труднее всего было сделать маньяка многомерным, не превращать его в исчадие ада и держаться подальше от клише.
- Помог мультфильм «Делай ноги», в котором вы впервые озвучивали главного героя, вовсе не появляясь на экране? Правда, там был не маньяк, а пингвин.
— Да, я научился получать удовольствие от этой специфической, мало на что похожей работы: создать персонажа одним лишь голосом. Я записывал монологи для «Маньяка» уже постфактум, но во время съемок постоянно проговаривал закадровый текст, постепенно постигая моего героя, привыкая к нему. Это было очень важно.
- Вы сказали, что не хотели превращать маньяка в исчадие ада. Но он вообще-то и есть исчадие ада, о чем мы знаем с самого начала. Нет ли тут оправдания зла?
— Ну, мы никогда не старались сделать его симпатичным парнем. К финалу фильма он в глубоком дерьме, тут другого мнения быть не может. Но ведь он человек, а не дьявол, не правда ли? Недаром «Маньяк» — не только фильм ужасов, но отчасти и история любви. На горизонте появляется девушка, красавица, и она к нему неравнодушна. Может, и для него возможно какое-то искупление? Или даже искупление грехов? Удастся ли ему переродиться, как-то изменить себя? Ведь ее-то он не хочет убивать. Неужели он имеет шанс стать нормальным человеком? Мы понимаем, что это маловероятно, но надеемся… Понимаете, я не верю в чудовищ. Каждое чудовище — тоже человек, просто очень несчастливый, грустный, безнадежно одинокий.
- Как по-вашему, есть ли в «Маньяке» какая-то мораль? Ведь типовой американский фильм ужасов всегда содержит в себе что-то подобное.
— Возможно, но в нашем фильме этого нет. У нас не поучительная притча, а просто кусок из жизни этого человека. М-да, кусок, как-то неаппетитно звучит в контексте фильма. Короче, скорее это портрет героя, чем морализаторская история. Мне кажется, что у каждого из авторов были свои причины, почему они взялись за такую картину, но мы никогда их не обсуждали. Итог — авторский слэшер! Звучит, вероятно, так себе, но вещи надо называть своими именами. Есть в этом какая-то извращенная красота.
— Скажите, вы научились с годами жить с грузом «Властелина колец»? Ведь все равно зрители видят в вас хоббита Фродо Бэггинса, изменить это удастся еще не скоро.
— Десять лет уже прошло, между прочим. Я работал с тех пор в самых разных фильмах. Объединяло их одно: там не было ничего общего с «Властелином колец». Смешно думать, что теперь, отчаявшись избавиться от тени Фродо, я взялся играть маньяка-убийцу! Это была просто интересная для меня роль. Не больше и не меньше. Что ж, люди видят во мне хоббита. Что поделать? Я смирился с этим и не считаю это ни благословением, ни проклятием. Это просто факт. «Властелин колец» стал неотъемлемой частью популярной культуры. И я вместе с ним. Пусть так. Надеюсь, это не помешает мне развиваться как актеру. До сих пор не мешало, так что я смотрю в будущее с еще большим оптимизмом.
- Вы испытали облегчение, узнав, что теперь хоббитом будут считать еще и Мартина Фримена?
— Облегчение? Нет, я испытал огромную радость. Я его многолетний поклонник, он потрясающий актер. Узнав, что ему досталась роль Бильбо, я подпрыгнул на месте от восторга: идеальная кандидатура, лучше не придумаешь. Честное слово, главной причиной согласиться на крошечную роль в трилогии «Хоббит» была возможность посмотреть на то, как работает Мартин.
— Вы играли литературных персонажей не только во «Властелине колец». Был у вас и «Гекльберри Финн», а сейчас грядет «Остров сокровищ», где вам досталась роль Бена Ганна. Чувствуете повышенную ответственность перед читателями?
— Чувствовал. Во «Властелине колец» прежде всего. Я был моложе и очень переживал, что мы предадим поклонников книги. Не расставался с томиком Толкина во время съемок. Но в итоге я горжусь результатом! Что ж, миллионы людей читали этот текст, и это нагрузило нас дополнительным чувством ответственности. К счастью, мы могли сбежать в Новую Зеландию, где людей вообще не слишком много, и просто заняться своей работой. В конечном счете фаны только мешают. Увы, надо это признавать.
- Я поймал себя на мысли, что роль в «Маньяке» — едва ли не первая, в которой вашего героя наконец-то можно назвать не мальчиком, а мужчиной. А вы с каких пор ощущаете себя по-настоящему взрослым?
— Чувствовал я себя взрослым с тинейджерских лет. Возможно, заблуждался… А взрослые роли начал получать действительно гораздо позже, мне было уже больше двадцати.
- Вы много раз работали с выдающимися режиссерами, вам очень повезло. Первый, у кого вы снимались, хоть это и был всего лишь видеоклип Полы Абдул, — Дэвид Финчер, за ним последовали другие: от Энга Ли до Питера Джексона…
— Ну, что я снимался у Финчера, я осознал далеко не сразу. Лет через десять.
- А потом поумнели?
— Снимаясь у Барри Левинсона или Ричарда Доннера, я уже понимал, с кем меня свел случай! Мне везло с юности, это правда. Но мне было интересно работать в каждом фильме, в том числе у дебютантов. К счастью, все режиссеры разные, и я никогда не устану открывать для себя новые грани таланта того или иного одаренного человека.
- У кого еще хотели бы сняться? Вот Шайа Лабаф, например, к Ларсу фон Триеру в фильм угодил. Причем в порнографический.
— О, как бы я мечтал сниматься у Ларса фон Триера! В любом фильме, в любой роли! Я обожаю все его фильмы, «Меланхолия» — гребаный шедевр. Но он не единственный. Было бы круто попасть в фильм к братьям Коэн или к Крису Нолану — интересно, что он придумает после своей трилогии о Бэтмене? Чарли Кауфман написал сценарий к «Вечному сиянию чистого разума», где я сыграл, но я мечтал бы сняться у него как у режиссера, его фильм «Синекдоха, Нью-Йорк» — один из моих любимых. Спайк Джоунз — большой талант, Чхан-Ук Пак меня восхищает. Я мог бы перечислять и перечислять. Мне безразлично, в каком фильме я буду играть ту или иную роль, но вот у кого я буду ее играть, мне очень важно.