Надо сказать, что главное отличие современной версии от классической версии в том, что все кровавые (да и любые другие) события отражаются в глазах маньяка, которого, собственно, и играет Элайджа Вуд. Актер с удовольствием рассказал о том, как проходила работа над ролью.

— Элайджа, вы проводили какие-либо исследования по своей работе, как вы работали над ролью? И близок ли вам ваш герой?

— Никаких особых исследований я не проводил. Просто на протяжении многих лет я с интересом изучал психосоматику серийных убийц. Я читал о них, чтобы понять, что с точки зрения психологии движет этими людьми. И все прочитанное настолько прочно осело в сознании, в памяти, что, когда мне даже особо не надо было готовиться к фильму. Моя основная задача было сделать персонаж как можно более реальным, так что работа была проведена большая. Его надо было сделать не заслуживающим симпатию и прощение, а максимально похожим на психопата. И еще, конечно, мне надо было реалистично передать, что я слежу за жертвами, поэтому я много времени проводил по ту сторону камеры, чтобы понять, как выглядят отраженные персонажи и что видно со стороны. Ведь картинка у зрителя должна была создаться через глаза невидимого, но вполне осязаемого рассказчика. И, по моему мнению, нам удалось добиться эффекта реального присутствия.

— А приходилось ли вам когда-либо преследовать девушек или снимать скальп?

— Нет. Я хороший. Я никогда не преследовал девушек. И ни разу до этого фильма не снимал с них скальп.

— Что вы почувствовали, когда просмотрели готовый фильм? Не было ли вам страшно увидеть себя в роли маньяка? И какой момент в съемках для вас оказался самым сложным психологически?

— Видеть себя таким на экране было интересно. Мой маньяк совсем не был похож на меня, и это хорошо. Было особенно важно, чтобы персонаж не выглядел так, как я, не напоминал мои предыдущие роли, чтобы я создал новый образ. А одним из самых эмоционально сложных моментов в съемке стала сцена, где я топлю женщину. Это было тяжело, действительно тяжело, потому что я чувствовал, что делаю это по-настоящему. До этого все было ненастоящим — фальшивые ножи и кровь, скальпы, которые я одевал-снимал, это было и противно, и круто, и смешно одновременно. Но эта сцена была реальной. Конечно, актриса хорошо работала, держа все под контролем. Она знала, сколько может продержаться под водой, но это было слишком близко к реальности.

— Как актер вы должны вживаться в роль. Что вы чувствовали, когда с вас сдирали кожу заживо?

— На самом деле я очень ждал этого момента, потому что все происходило в голове моего героя. Я надеюсь, что это было понятно — манекены не ожили и не разорвали его на части, но это был практически самый сложный визуальный эффект, требовавший наложения сложного грима. Мне приделали специальные штуки на лицо, чтобы их можно было легко отдирать. Но снимать эту сцену было очень весело. Кругом литры крови, как я помню, манекены собирались и кишки мне вырвать. И вот я посмотрел первую версию фильма и спросил: а что же у вас тут нигде кишки не лежат, было бы круто. И тогда они что-то вроде этого и сделали.

— А вы видели оригинальный фильм?

— Да, я смотрел его по время съемок. Он хорош. Но мы были страшно воодушевлены, потому что мы делали что-то совсем другое. Обычно мне не нравятся ремейки ужастиков, копирующие старую версию. Другое дело, когда фильм снимают с иного ракурса, предлагая зрителям новую версию. У меня дома много ужастиков. Один из моих любимых фильмов старый оригинальный «Хэллуин». И, конечно «Дитя Розмари», «Нечто», «Экзорцист», «Сияние»…

— А как вы относитесь к теории, что насилие передается с экрана?

— Эта тема всегда поднимается, когда в США случается какая-то трагедия, и это меня расстраивает. Я не считаю, что между трагедиями и фильмами есть какая-то связь, просто куда легче винить в происходящем кино, чем себя. Мне кажется, что куда больше виноваты психологические проблемы, игнорирование ранних симптомов — когда люди начинают вести себя жестоко, что ведет еще к большим проблемам. Это в некотором роде лень — винить во всем медиа, а не решать проблемы. После одного несчастного случая в произошедшем обвиняли Мэрилина Мэнсона, и это было совершенно безответственно, потому что музыка Мэнсона ничего общего с тем происшествием не имела. Тогда дети уже были настроены на жестокость, а музыка и фильмы были ни при чем, чтобы так их настроить нужно куда большее.

Как раз вчера я читал о насилии в кино одну статью, где сравнивается европейское и американское кино. В статье сказано, что в США реальное насилие как фильмах — для удовольствия, развлечения, а в Европе у него всегда есть социальный контекст, есть причина. Я не могу согласиться или опровергнуть эту теорию. Думаю, что наша основная задача — рассказать хорошую историю, и если вдруг она окажется жестокой, значит она не для всех. Но надо всегда смотреть вглубь проблемы. Надо начинать с себя. Скажем, у всех в США есть оружие «для охоты» — разве это не проблема? Вместо того, чтобы обвинять кино, надо начать решать реальные вопросы.

— Вы могли бы рассказать о вашей работе с кинооператором?

— Максим — и мой оператор, и мой персонаж. Мы были тесно связаны, иногда слишком тесно. Были моменты, когда выбор, который ему приходилось делать, был моим выбором, и наоборот. Но это было здорово. Он оказался молодцом, его инстинкты, как кинематографиста, были настолько восхитительными, что некоторые его черты мы прописали в роли. Но это всегда был некоторый эксперимент, мы шли наощупь, потому что мы не могли положиться на традиционное построение съемки. Нам приходилось полагаться друг на друга, работать вместе, думать, как поставить хореографию сцены. Часто я просто стоял позади него, повторяя его движения. Мы придумали одну штуку, очень крутую: когда я вижу свое лицо в телевизоре, он подносит руки к раме, а я просто стою сзади. Потом он резко поднимает руки и я тоже, и это примерно то, что вы видите на экране. Было прикольно создавать эффект присутствия автора и рассказчика.

— Любовь в фильме заставляет человека меняться. А она вас меняет, какие качества вы цените в девушках?

— На самом деле, я считаю, что мой персонаж слишком далеко зашел, он уже слишком изуродован изнутри, чтобы любовь могла его изменить. На секунду может показаться, что любовь может изменить его жизнь, что он может оставить жестокость позади, но нет. Потому что на самом деле он не ищет любви. Я думаю, любовь оказывает огромный эффект на людей, она может их излечить, изменить их жизнь. Многие человеческие проблемы происходят от отсутствия любви и поддержки родителей или любимых людей. У любви есть огромная сила.

— Вы недавно снимались с известной порноактрисой Сашей Грей, оставившей, впрочем, этот бизнес.

— Мы сняли что-то вроде триллера. Весь фильм будто проходит на экране компьютера. Так что это в некотором роде самый экспериментальный, уникальный фильм для меня. Я всегда хотел поработать с Начо (имя режиссера нового фильма с Элайджей и Сашей — Вести.Ru), так что я был очень воодушевлен его приглашением, у него очень интересные идеи. С Сашей было хорошо работать, она большой фанат кино и музыки, очень умная, даже мудрая для ее лет: я был удивлен, когда узнал, что ей только 25, что она такая молодая. Она профессиональная, грациозная.

— Вы давно увлекаетесь музыкой, не думали о ней как о своей второй профессии?

— Нет. Я люблю музыку, это моя страсть, я ди-джею время от времени, но это так и останется хобби. Сейчас я все больше играю музыку (как ди-джей), никогда раньше не занимался этим так серьезно, как сейчас, но для меня это лишь еще один способ выразить себя, я не вижу себя музыкантом.

— Вы уже несколько дней в России. Какие у вас впечатления?

— Я был только в одном баре. Думаю, что там я увидел одну из самых лучших музыкальных систем, и она точно лучшая из тех, на которых я играл. Я не очень большой поклонник клубов, но я люблю, когда места, которые были когда-то другими, меняются, это интересно. Например, когда жилые дома превращаются в клубы. К сожалению, времени всегда мало, у меня был выходной, и я побродил вокруг отеля, был на Красной площади, катался на коньках. Было здорово, но хочется еще. И мне нравится здешняя архитектура.

— В каких фильмах по русским произведениям вы хотели бы сыграть?

— У меня довольно скудные сведения о русской литературе, так что пока никаких идей нет. Слышал, что ваша литература одна из лучших в мире, но знаний ноль. Актеры всегда говорят, что любят Чехова, и немудрено, его пьесы чаще других ставятся в театре. Я, кажется, однажды что-то видел, и мне понравилось. Хорошо бы мне почитать Чехова, это будет моим актерским заданием.

— Ваш герой Фрэнк днем тихоня, ночью маньяк. Как часто вне съемочной площадки вам приходится надевать маски и играть роли?

— Я думаю, что все люди приспосабливаются к ситуации, даже самые принципиальные. Это часть жизни. Всегда приходится иметь несколько лиц. Например я разный с друзьями, с вами и с другими людьми. Все зависит от ситуации. Как актеру мне приходится быть очень общительным, встречаться со многими людьми. В основном, я — это я, просто в зависимости от того, с кем я общаюсь, проявляются мои разные черты. И это нормально. У меня не слишком хороший характер, но приходится казаться милым, когда я общаюсь с людьми.

— Если бы у вас было кольцо Всевластия, что бы вы с ним сделали?

— Самое отличное качество кольца то, что оно делает тебя невидимым. Думаю, я бы с этим как-нибудь поэкспериментировал. Пока ничего больше в голову не приходит. И потом у него все-таки была сила привлекать Саурона. А мне не хотелось бы, чтобы он появился.